Обманы, вызванные стремлением к истине

Описание

Познание есть цепь гипотез, которые проверяются и затем либо отбрасываются как несостоятельные, либо принимаются, и тогда мы действуем в соответствии с ними, вернее, в соответствии с ожидаемыми результатами. Такой же работой занято зрение. Мы не замечаем ее только потому, что она протекает обычно на уровне подсознания. «Разумный глаз» строит гипотезы о пространстве и соотношениях между предметами в нем.

Мы обычно смотрим на мир с высоты своего роста. Вещи в этом мире обладают определенными текстурами поверхности. Прожилки на деревянной доске, переплетение нитей ткани, хаос травинок, прихотливая вязь веток дерева, полосатая шкура зебры — да мало ли еще что. Благодаря текстурам древесина отличается на вид от металла, стекло — от ткани, песок — от воды. Риски, рябь, волны несут мозгу огромную по значимости информацию. Беглого взгляда довольно, чтобы почувствовать воображением мягкость пушистого ковра, пронзительный холодок стального листа, — ощутить эти свойства, взглянув не только на реальную вещь, а даже на картину или фотоснимок...

Чем дальше от нас предмет, тем ближе друг к другу элементы текстур — вот один из важных сигналов о расстоянии. Военные хорошо знают, что когда видны пуговицы мундира — противник приблизился на двести метров, а когда стали различимы глаза — на пятьдесят...






При взгляде на земную поверхность более далекие участки встречают наш взор под более острым углом. Опять сближаются детали текстур, но сообщает это сближение не только о расстоянии, но и «о высоте наблюдателя. Каким необычным становится пространство, едва привычная точка зрения сменяется иной, когда одни зрительные аксиомы приходится заменять другими!

«Сел в кабину, взялся за штурвал, взглянул на землю и застыл ошеломленный. Мой глаз над землей находился не как обычно на высоте двух метров, а четырех! Казалось, аэродром уменьшился в четыре раза. Земля выглядела так далеко и непривычно, что я не мог себе представить, как буду совершать посадку», — вспоминает Герой Советского Союза М. М. Громов о своем первом знакомстве с тяжелым самолетом после многих лет полетов на легких.

«Не мог себе представить, как буду совершать посадку», — вот, оказывается, что это такое: вдруг увидеть текстуры и весь мир совершенно по-иному, под непривычным углом! К счастью, мозг наш — система с колоссальными приспособительными возможностями. «Сошел с самолета расстроенный, — продолжает рассказ летчик. — Как же быть — ведь отказываться нельзя, все равно кто-то должен полететь и благополучно приземлиться! Сел в самолет еще раз. Снова взял штурвал на себя и начал смотреть на землю, как во время посадки. Как будто начал привыкать. Но вдруг на том месте на земле, куда был устремлен мой взгляд, появился механик. Он виделся мне необычно далеко и вроде даже уменьшенным. Опять все стало непонятным. Снова я сошел, а через несколько минут еще раз сел за штурвал и принялся смотреть на землю. Посидев минут пять, наконец почувствовал, что теперь ясно отдаю себе отчет: посадка возможна. Теперь я был уверен в себе».

Может показаться слишком стремительным такое переучивание. Но вот что говорит уже известный нам Газанига: «Необходимо помнить, что мы исследуем половину человеческого мозга — систему, способную легко обучаться после единственной (разрядка моя. — В. Д.) попытки». Что ж, если таков рассеченный мозг, то уж не меньшими возможностями он обладает, когда полушария обмениваются информацией и помогают друг другу...
[banner_centerrs] {banner_centerrs} [/banner_centerrs]

Вернемся, однако, к текстурам. Широко известны иллюзии «роста» одинаковых предметов, когда они нарисованы на фоне сходящихся линий или (что еще более усиливает эффект) на фоне «сокращающихся» текстур. Такие рисунки обычно приводят в качестве иллюстрации «обмана зрения». Причем тут, однако, обман? Разве глаз — измерительный инструмент вроде микрометра? В мозгу есть четкий, проверенный сотнями тысяч бессознательных экспериментов постулат: коль скоро два предмета закрывают своими контурами одинаковое количество элементов одной и той же текстуры, значит, они равны. Такое свойство зрения связано, по-видимому, прежде всего с многоканальностью обработки информации, поступающей от глаза. Ведь кроме канала обобщенного образа (где сигнал не зависит от расстояния до предмета, благодаря чему тот на любом удалении воспринимается как одна и та же вещь), имеются специальные каналы, самостоятельно и без всякой связи друг с другом оценивающие «истинный» размер и «истинную» дальность. «Постулат текстур», о котором идет речь, — вполне возможная материальная основа их работы.





А что видит глаз на специально сочиненной картинке? Во-первых, цилиндры закрывают элементы одной и той же текстуры фона, по-разному отстоящие друг от друга: следовательно, эти объекты находятся на разных расстояниях от наблюдателя. Во-вторых, цилиндры закрывают собой разное количество элементов текстуры, следовательно, тот, который дальше, — крупнее по размеру.





Нет, обвинять зрение в «обмане» более чем несправедливо. Восприятие рисунка предельно верно благодаря ситуации, которую смоделировал мозг в своем внутреннем, перцептивном (от «перцепцио» — воспринимаю) пространстве. Мозг строит картину взаимоотношений предметов, если хотите — гипотезу, а вовсе не занимается абсолютными измерениями размеров,— вот ключ к различного рода иллюзиям. Взаимоотношения между предметом и текстурой фона показывают относительные характеристики вещей (больше — меньше, дальше — ближе и т. п.), которые, по-видимому, мозг умеет оценивать с очень высокой точностью.

А если текстур нет, если перед глазами только гладкие плоскости да ограничивающие их линии? Тогда у сознания отбирают один из важнейших «ключевых признаков», по которому можно ориентироваться в ситуации. Более ста тридцати лет назад шведский натуралист Неккер нарисовал куб, обладающий свойством выворачиваться наизнанку. Одна и та же его плоскость кажется то фронтальной, то тыльной. Нет ряби на гранях — и нет у мозга веских причин предпочесть одну гипотезу другой, вот он и обращается к обеим попеременно. Точно так же ночью глаз не ощущает тонких различий в текстурах — и на плохо освещенной дороге неудачливый шофер принимает темную скалу за темный въезд в тоннель...

«Тот, кто испытывает какую-либо иллюзию, как правило, не видит ее отличия от обычного ясного восприятия. Потому она и «иллюзия», что воспринимаемое кажется таким же достоверным, как и в любом другом случае», — пишут авторы статьи «Иллюзия движения» в журнале «Сайентифик Америкен». И действительно, переубедить человека, поддавшегося заблуждению, бывает чрезвычайно трудно, почти невозможно. Помню, однажды мы ехали по шоссе. Прямо перед нами — казалось, вон там, за деревьями, — в небе висел огромный желтый диск Луны. Шофер вдруг сказал: «Вот когда на Луну лететь-то надо!» — и на мой недоуменный вопрос пояснил: «Смотри, как она сейчас близко, не то что когда наверху!..» Признаюсь, я просто оторопел и долго не мог найтись с ответом. Все разъяснения с позиций астрономической науки были тщетны. Шофер только хмыкал, а в душе — это чувствовалось — оставался при своем.

Иллюзию «Луна у горизонта» описал еще Птолемей. Он же первый дал разумное объяснение: эффект — результат работы зрения, а вовсе не следствие увеличивающего действия атмосферы, как можно было бы предполагать. Мы ведь не замечаем на лунном диске новых подробностей, которых не видели, когда светило находилось в зените и диск был маленьким. В чем же тогда заключается механизм «обмана зрения»?





Мы привыкли, что вдали все предметы уменьшаются в своих линейных размерах: люди, поезда, облака, самолеты... «Если бы мы увидели аэроплан, появившийся над горизонтом за дальней деревней, такого же размера, как видим его над головой, он показался бы больше самой деревни и, вероятно, представлял бы ужасающее зрелище», — пишет известный английский физик Уильям Брэнн в книге «Мир света». Луна, приближаясь к горизонту, не становится меньше, как это происходит с самолетом. Ее угловой размер сохраняется постоянным. Но, подобно самолету, Луна возле горизонта кажется нам отстоящей дальше, чем когда она висела прямо над головой. Отсюда мозг делает бессознательный вывод, что лунный диск стал крупнее, иначе он никак не смог бы остаться того же углового размера, что и в зените. И мы видим Луну огромной!..

Когда между глазом и горной вершиной нет никаких текстур, зрение грубо ошибается в расстояниях. Пассажиры самолета, летящего среди скал, испуганно вскрикивают: крыло вот-вот чиркнет по камням. Между тем до них добрых полкилометра. Даже такой тренированный человек, как астронавт Макдивитт, и тот поддался иллюзии: на глаз ему показалось, что между космическим кораблем и летевшей невдалеке последней ступенью ракеты-носителя метров сто двадцать, а прибор показал, что там шестьсот...

Да, мир, который сконструирован в нашем сознании, зависит и от прошлого, и от настоящего. Но не только от них. «Перцептивные модели предвосхищают будущее», — пишет советский психолог Величковский. В таком предвосхищении — разгадка изумляющей инженеров помехоустойчивости линий связи, по которым в мозг передаются сигналы от органов чувств. Шумы не в силах исказить серьезно образ, который создан в значительной степени до того, как помеха смогла на него подействовать: картина мира формируется в сознании из тех фрагментов, которыми мы в избытке запаслись ранее, задолго до встречи с данным явлением. Цемент, скрепляющий фрагменты, — наш опыт и сигналы органов чувств.

Чем более знакома ситуация, чем более соответствует она внутренней перцептивной модели, тем быстрее, «автоматичнее» действует человек. По ничтожным фрагментам — расположению стрелок приборов — дежурный инженер на электростанции восстанавливает в своем воображении полную картину работы котлов, турбин и генераторов. И не только восстанавливает. Главное в его работе — предвидение. Он должен уловить то мгновение, когда события потребуют его вмешательства, а для этого приходится «бежать впереди летчика», как выразился один авиадиспетчер.

Чтобы в полной мере соответствовать своей должности, оператору требуется богатое воображение. Оно позволит человеку работать при остром недостатке информации, и даже — конечно, не очень долго — вообще без поступления новых данных. Но что такое «воображение», как не хорошо организованная перцептивная модель? Она помогает найти в кратчайший срок правильное решение: предвидящий всегда готов к действию. Не случайно летчики-испытатели перед вылетом мысленно «проигрывают» задание. Они представляют себе наиболее вероятные отказы техники, строят программы действий. В критический момент у них всегда будет психологически больше времени для решения, ибо в заранее продуманной ситуации «время реакции стремится к нулю», отмечают психологи.

Но какой опасной может стать привычка действовать по предвосхищающей действительность перцептивной модели, если в руках у человека оружие, которым он распоряжается бесконтрольно. Как только люди, хорошо представляющие себе, что такое современная Америка и американцы, заметили у приехавшего в США советского журналиста Василия Пескова фоторужье — камеру, действительно напоминающую чуть-чуть своим видом короткую винтовку, — они сказали: «Спрячь на самое дно чемодана и не вынимай! Боже избави навести такую штуку на кого-нибудь: вместо улыбки в ответ можно получить пулю!» И в самом деле, семь тысяч (!) человек убивают в США ежегодно, более двадцати в день. В барах, на улицах городов, возле своих автомобилей и домов люди падают жертвами хулиганов, грабителей, готовых на все ради порции отравы наркоманов, сводящих между собой счеты гангстеров... И американец порой стреляет первым, чтобы не стать (как ему показалось) мишенью, а потом уже только начинает разбираться, стоило ли стрелять... Конечно, такое давление уродливой перцептивной модели — следствие социальных условий того образа жизни, который называют американским, и виноваты в ней отнюдь не органы чувств.

Иллюзии, связанные с перцептивной моделью, способны внести ошибки в научную работу, исказить результаты опытов и сделанных точнейшими приборами измерений. В книге профессора Лондонского университета Толанского «Оптические иллюзии» (на русском языке она была издана в 1967 г.) приводится множество примеров таких неправильных оценок. Например, определяя на глаз положение линии, равной половине максимальной ширины гауссовой кривой, которая показывает распределение вероятностей различного рода событий, буквально все экспериментаторы ошибаются примерно на тридцать процентов. И даже когда линейка с делениями явственно говорит о вранье, неверный чертеж продолжает казаться правильным. Из трех рядом нарисованных линз самая большая кажется наиболее «пузатой». Между тем все они вычерчены одним и тем же раствором циркуля, их кривизна абсолютно одинакова. Ошибка глазомера в подобном случае может достигнуть трехсот процентов, сообщает профессор Толанский. И ничего с этим не поделать: такова сила «внутренних моделей»...

Иллюзия одинаковых линий, кажущихся разновеликими (линий с «хвостиками»), исключительно сильна. Долгое время считали, что глаз определяет их размер, как бы перепрыгивая от одного края до другого. И, мол, если хвостики направлены в ту же сторону, что и движение, взор как бы протягивается по ним, психологически удлиняя размер. Наоборот, встречая «противодействующие» хвостики, взор тормозится — линия кажется короче. Эту гипотезу опровергли опыты Ярбуса. Когда изображение делают с помощью присоски неподвижным, оно, как вы помните, пропадает не сразу, а через одну-две секунды. И в эти секунды, не имея никакой возможности перемещать взор по линиям, люди по-прежнему видят одинаковые линии иллюзорно более длинными или более короткими. Не остается ничего иного, как только признать, что иллюзии связаны с преобразованиями, которым подвергается зрительный образ. А преобразования эти, как мы знаем, походят на рассматривание картинки через фильтры Фурье. И метод Фурье-анализа оказывается очень ценным: он объясняет иллюзии не с психологических (то есть полученных методом «черного ящика»), не с субъективных, а с объективных позиций. Когда мы превратим изображение линий в голограммы Фурье, а потом выбросим из них высокочастотные члены ряда (тут, впрочем, не обойтись без помощи ЭВМ), то восстановленное по голограмме изображение будет именно таким, каким оно нам кажется. То есть иллюзорно большая линия действительно окажется более длинной, даже линейка подтвердит.





Известна и иная иллюзия: разбросанные по плоскости рисунка равносторонние треугольнички «летят» то в одну, то в другую, то в третью сторону. Причина их своенравного и непредсказуемого поведения, судя по всему, в том, что зрительный аппарат каждый раз использует не весь созданный мозгом внутренний фильтр Фурье, а только какую-то его часть. Этот аффект великолепно демонстрирует ЭВМ: она показывает на экране телевизора «полет птичек» в любом направлении, стоит только ей посмотреть на треугольники через соответствующий кусочек синтезированного ею же фильтра.





Итак, зрительные иллюзии — результат работы мозга. А он умеет чрезвычайно хорошо учитывать прошлый опыт человека. Так вот: связаны ли иллюзии с опытом? Иными словами, будут ли они разными (хотя бы по силе) у людей с разным жизненным багажом? Этот интереснейший вопрос решала среди прочих та экспедиция в глухие районы Узбекистана, в которой участвовал А. Р. Лурия в начале 30-х годов. Советская власть еще только начинала в этих местах преобразование жизни. Рядом с женщиной-активисткой и студенткой медицинского училища там можно было встретить женщину ичкари — забитое существо, никогда не выходившее за порог женской половины дома, обреченное всю жизнь проводить в чрезвычайно узком кругу интересов и впечатлений. Перед участниками экспедиции открылась небывалая возможность: проследить, как по мере роста образованности и вовлеченности человека в общественную жизнь изменяется характер работы его зрительного восприятия.

Это особенно хорошо проявлялось на иллюзиях. В частности, такой известной, как два одинаковых кружка, из которых один находится в соседстве кружков большего, а второй — меньшего размера. По контрасту с окружением второй кажется увеличившимся, первый — уменьшившимся. Женщины ичкари оказались «иллюзиеустойчивыми»: лишь треть участниц опыта поддавалась такому обману зрения. Но чем образованнее была группа испытуемых, тем выше оказывался процент замечавших иллюзию: учащиеся курсов дошкольных воспитательниц — шестьдесят четыре процента, колхозные активистки — восемьдесят пять, студентки педагогического техникума — девяносто два процента. Оно и понятно. Деятельно участвующему в решении общественных вопросов человеку, а тем более учащемуся, приходится то и дело прибегать к глазомерным оценкам, сравнивать размеры и расстояния. Опыт формирует перцептивную модель мира, а она — иллюзии.

Аналогичные обследования, проведенные зарубежными учеными в конце 60-х годов в африканских селениях, дали сходные результаты. Иллюзии, обычные для африканцев, живущих в городах, то есть в мире прямых линий и прямоугольников, почти полностью отсутствовали у жителей племен, обитавших в круглых деревенских хижинах: соотношение было шестьдесят четыре и четырнадцать процентов.

Еще и еще раз проявляется правило: мы очень часто видим что-то именно таким не потому, что оно такое, а потому, что мы знаем, каким оно должно быть. Прошлый опыт властно диктует свою волю. Плохо ли это? В (большинстве случаев как раз наоборот. Ведь опыт дает нам предвидеть возможные последствия, и мы принимаем решения увереннее, быстрее, лучше приспосабливаемся к миру, в котором живем, эффективнее в нем работаем. Более обычные события кажутся более истинными, нежели менее обычные.

В Третьяковской галерее есть петербургский пейзаж знаменитого рисовальщика графа Ф. П. Толстого (1783 — 1873). Он прикрыт полупрозрачной калькой, у которой слегка загнулся уголок. И хотя очень многие знают, что калька нарисована, все поддаются искушению ее приподнять. Вероятность столь искусного рисунка не принимается во внимание перцептивной моделью, и она подсказывает наиболее естественное решение. Оценка вероятностей — вот суть работы нашего аппарата восприятия...

----

Статья из книги: Как мы видим то, что видим | Демидов В.