Циклы, которым есть резон

Описание

«Нынешняя весна — логическое продолжение моды прошлого года. Популярен спортивный костюм, а также комплектная одежда. Наиболее характерные силуэты: полуприлегающий, приталенный и прямой. Длина костюмов, платьев во всех случаях ниже колена... » Подобные сообщения появляются в прессе, звучат по радио и телевидению как минимум столько раз, сколько в году сезонов. И каждый раз модельеры с одинаковой страстностью уверяют, что новая «лихая мода, наш тиран» (как определил ее Пушкин) подчеркивает «самые выгодные» стороны фигуры и души человека. Во что бы то ни стало творцам одежды хочется логически оправдать сузившиеся или, наоборот, расширившиеся брюки, укоротившиеся или удлинившиеся юбки, резко намеченную или скрытую талию — словом, найти в этом беспрестанном обновлении костюма (да и не только его, но и прически, мебели и даже формы кузова автомобиля) некий функциональный смысл. Договариваются даже до того, что мода — заметьте, мода, а не стиль! — «несет в себе социальные признаки данного общества»... Тут уж только руками развести: высота каблука или юбки — социально значимый признак?! А как быть, если юбки одинаковой длины носят представительницы различных социальных слоев?

Но довольно шуток. Не будем путать крупномасштабные изменения, свойственные эпохам, с модой, этой легкой рябью на поверхности океана — стиля. Действительно, когда резко переменяется стиль внутреннего убранства жилища, стиль одежды, стиль взаимоотношений людей, стиль оформления изделий промышленности, тут мы видим воочию дыхание социальных процессов, потрясающих страны, материки и саму планету.

Без труда мы отличаем стиль Древней Греции от стиля Древнего Рима, готическую одежду XV в. от модернизма конца XIX — начала XX в., барокко периода расцвета французского абсолютизма от аскетических костюмов пуритан Кромвеля. Мы хорошо знаем, что явилось концом стиля рококо: Великая французская революция с ее простым платьем якобинцев, призывавших к равенству и провозгласивших принцип «Мир хижинам — война дворцам!». Боярские неповоротливые наряды стали в эпоху Петра I символом отсталости и реакции, — надо ли удивляться страсти, с какой юный царь расправлялся с ними и вводил европейский стиль в одежде, обращении, быте? Полная смена стиля произошла в России после Великого Октября: кожаные куртки комиссаров и красные платочки женщин-активисток — одни из примет новой эры человечества...

Конечно, было бы вульгарным социологизмом видеть в изменениях стилей только и непременно влияние социальных перемен. Историки связывают немало сдвигов стиля с новыми способами ткачества и вообще производства, новыми станками и материалами. В XIV—XV вв. в Западной Европе были придуманы все виды покроев, существующих и ныне. В XX в. новую историю костюма открыли технический прогресс и развитие швейной промышленности, выпускающей одежду массовыми тиражами.
[banner_centerrs] {banner_centerrs} [/banner_centerrs]

По мере ускорения темпа жизни и развития средств информации ускоряется смена стилей. Если в XV— XVI вв. полный переход на новый стиль занимал около пятидесяти лет, то в XVIII—XIX вв. цикл сократился до двадцати пяти — тридцати лет, а в XX в. уменьшился примерно до десяти лет. В автомобилестроении и оформлении бытовой техники господствовали последовательно «конструктивизм» 20 — 30-х годов, «обтекаемый» стиль 30 — 40-х, вычурный «анималистический» 40 — 50-х, строгий «классицизм» 50 — 60-х и, наконец, «космический» стиль 60 — 70-х... А внутри крупных перемен стиля играет примерно каждые два года своими нюансами мода, связанная с «постоянно меняющимися потребностями людей».





Какими потребностями? Конечно же, не утилитарными. Одежду используют по-прежнему, чтобы прикрывать наготу, автомобиль — чтобы ездить, радиоприемник — чтобы слушать музыку (я не говорю здесь об изменениях, связанных с чисто конструктивными усовершенствованиями, например, с приходом транзисторов на место электронных ламп: в подобном случае новая внешность изделия отлично иллюстрирует идею единства формы и содержания).

В динамизме моды заключено также и нечто большее, чем желание продуцента поуспешнее сбыть свой товар (иногда такое желание без особых на то оснований выдают за единственную причину смены мод). Конечно, нельзя отрицать, что порой художника приглашают на завод, чтобы он «сделал красиво» — потрафил дурному вкусу публики, а чаще всего — хозяина. Так появился «стайлинг». Но по мере того как в промышленную эстетику приходят все более талантливые дизайнеры, разработанные ими формы промышленных изделий начинают оказывать все большее влияние на потребителя. Сам того не замечая, покупатель подпадает под воздействие эстетических свойств товара. Они, эти свойства, воспитывают в человеке новые желания. «Так незаметно промышленность, экономика попадают в зависимость от эстетической потребности, так в рациональную систему производства включается момент иррациональный, интуитивный, личностный, культурный, нефункциональный; так выясняется, что экономическая система и промышленность нуждаются не только в науке, но в искусстве», — читаем мы в предисловии к книге «Проблемы дизайна». Словом, своей изменчивостью мода в гораздо большей степени отвечает эстетическим потребностям человека, чем утилитарным. «Быть современным» — категория эстетики, морали.

«Форма выступает как специфический знак»,— пишут в книге «Оценка эстетических свойств товара» дизайнеры М. В. Федоров и Ю. С. Сомов. И действительно: человек воспринимает форму предмета, тем или иным способом реагирует на нее, а рефлекс этот опирается на сложные связи между личностью и миром вещей, да и не только вещей. «Мода — это особый способ межличностной коммуникации», — утверждает заведующий кафедрой Ленинградского института театра, музыки и кинематографа Л. В. Петров. Простейший пример тому — форменная одежда военных: она на большом расстоянии уже указывает, кто приближается— друг или враг. Любая иная форменная одежда — стюардессы авиалайнера, официанта, железнодорожного служащего или милиционера — это знак, который показывает нам все многообразие связей этого человека с нами и обществом, знак очень точный, ясный и потому экономичный в смысле « спрессованности» огромного объема информации, содержащегося в нем. А молодежь (и вообще люди любого возраста) своей одеждой, прической, стилем поведения еще издали как бы подает сигнал тем, кто «одного поля ягода»...





По мнению Федорова и Сомова, в мозгу человека вырабатываются эталоны красивых и некрасивых вещей — критерии, производные от его, человека, индивидуального и социального опыта. С их помощью мы, обычно бессознательно, оцениваем эстетические достоинства того, что видим. Это, конечно, не исключает того, что потом, на стадии логического анализа, предварительное впечатление будет пересмотрено. Впрочем, не переоценка ценностей важна нам сейчас, а эталоны.

Эталоны! Вот что привлекает внимание в гипотезе двух специалистов по эстетике. Как близко все это к тому, о чем только что мы беседовали в Лаборатории физиологии зрения, не так ли? Пусть там эталоны назывались обобщенными образами и тренинг-эталонами и цель их выработки предполагалась не эстетической, а сугубо утилитарной (опознание — и только). Вырисовывается интересная параллель: не является ли смена моды реакцией на возникновение в сознании человека тренинг-эталона, настроенного на данную, часто встречающуюся форму?

В самом деле: прежде, когда эталона не было, мы путешествовали по «дереву признаков», чтобы опознать новый силуэт. Мы делали это бессознательно, однако делали. А узнавание по тренинг-эталону происходит сразу же. Не вызывает ли прекращение «работы выбора» всех этих неприятных ощущений — дискомфорта, скуки, эмоциональной неудовлетворенности? И не воспринимают ли такие симптомы первыми именно художники-модельеры, художники-дизайнеры — словом, люди, которые по организации своей психики способны почувствовать беспокойство раньше других? Почувствовать — и сделать все, что от них зависит...

Может быть, тогда и любовь с первого взгляда — тоже реакция на эталон, но теперь уже положительная? Как писал Евгений Винокуров:



Можно многое вспомнить в связи с модой, красотой и эталонами. Можно процитировать мнение директора Института социальной психологии Страсбургского университета Абраама Моля о том, что привлекательность или несимпатичность человека «связана с незначительными отклонениями каждого элемента телосложения от общей схемы». Можно вспомнить спартанцев, которым запрещалось законом (!) носить одежду «неподобающего для мужчины цвета». Или влюбленного в плацпарады Павла I, пытавшегося нивелировать все и вся:



Но пора подводить итоги. Пора пожалеть борцов против моды, воюющих с самым что ни на есть естественным ощущением человека — «усталостью» эстетического чувства, усталостью от однообразной, привычной информации. Иное дело не дать маятнику отклониться чересчур... Правда, трудно понять, что такое «чересчур».

Во время оно ретивые администраторы не пускали в рестораны девушек в брюках. (Не откажу себе в удовольствии процитировать одну книгу о моде, изданную в 1959 г.: «Иногда мы встречаем на улицах молодых девушек и женщин в брюках. А между тем появляться в брюках на улице, на собрании, в институте не принято — это считается неприличным. Девушка или женщина может ходить в брюках только дома, во время занятий спортом или на работе, если это необходимо по условиям производства»). Потом не пускали в мини-юбках, потом в макси, требуя — о, ирония судьбы! — как минимум брючного костюма. («...В женском гардеробе широко используются брюки», — меланхолически замечает автор приведенной чуть ранее цитаты в своей новой книге о моде, изданной уже не в 1959, а в 1974 году...) В чем не будут пускать в рестораны через пять лет, яростно утверждая, что данное платье — «вызов хорошему вкусу», не берусь предсказывать. Знаю только, что возмущенные крики будут. Такова жизнь, как говорят во Франции...

Кстати о Франции. Уже упоминавшийся Л. В. Петров приводит в своей книге «Мода как общественное явление» поучительную историю. Людовик XIV, тот самый, (которому (приписывается фраза «Государство — это я!», почему-то очень не любил высокие женские прически. Но ничего с ними поделать не мог, хотя и весьма старался. И что же? Когда в Париж приехал английский посланник лорд Сэндвич со своей хорошенькой женой, носившей низко уложенные волосы, все дамы мгновенно последовали заграничной моде. Король был в чрезвычайном раздражении. «Признаюсь, меня очень оскорбляет то, — говорил он, — что когда я, опираясь на свою власть, выступал против этих высоких причесок, никто не выказывал ни малейшего желания сделать мне удовольствие и изменить их. Но вот явилась никому не известная англичанка, — и вдруг все дамы, даже принцессы, кинулись от одной крайности к другой!»

— Все, что вы написали, — сказал мне Вячеслав Михайлович Зайцев, заместитель главного художественного руководителя Московского дома моды, — это довольно верная констатация того, что в мире моды происходит... Я бы только хотел обратить внимание на ее роль, так сказать, в продолжении человеческого рода. Если вы любите другого и вас любят, вы хотите нравиться этому человеку. Если вас, к несчастью, не любят, вы хотите нравиться этому человеку еще больше. И роль моды в этом «нравиться» колоссальна. И еще. Человек — дитя природы. Во всем живом, что природу наполняет, все меняется от сезона к сезону — и в человеке тоже. «Моды сезона» не прихоть, а выраженное внешне желание отметить изменения, происходящие в природе и в человеческом организме, желание соответствовать времени года, желание чувствовать на себе доброжелательные взгляды... Мы ведь очень чутко реагируем на то, как на нас смотрят, и женщины в этом отношении — точнейшие барометры. А доброжелательные взгляды поднимают тонус, вызывают желание жить хорошо, красиво, желание работать хорошо — это уж само собой разумеется... Мысль о том, что один из толчков к смене моды — усталость восприятия, кажется мне совершенно бесспорной. Знаете, когда делаешь новую коллекцию костюмов, а на это уходит примерно полгода, многие вещи к концу уже кажутся совсем не такими интересными, какими воспринимались в начале. Однако если бы было не так, я бы испугался: неужели я останавливаюсь?

* ...Здесь автор и хотел закончить разговор о моде. Но жена оказала: «А плохая мода? Почему о ней ни слова? Или такой не бывает?»

Увы, бывает... Однако проблема «что такое хорошо и что такое плохо» в моде запутана больше, чем где бы то ни было. «То, что правда на той стороне Пиринеев, то обман на другой стороне», — сказал один французский поэт. Можно одно утверждать наверняка: если мода используется для того, чтобы подчеркнуть свое мнимое превосходство над другими людьми, если она результат желания казаться, — это безусловно плохая мода. Потому что здесь уже кончается эстетика и начинается нечто совсем иное: вывеска, торгашество, стремление сбыть подороже малоценный товар...

И с разговора о моде мы неизбежно переходим к разговору о личности. Казаться или быть? Один из выдающихся дизайнеров нашего времени Джорж Нельсон заметил, что мода — не витамин и не сульфопрепарат, а потому не в состоянии превратить скучную, серую и ничтожную жизнь в значительную и радужно яркую. Это под силу лишь самому человеку. Казаться или быть? От того, как мы ответим самим себе на этот вопрос, зависит, как люди воспримут моду, которую мы выбрали. Ведь что там ни говори, а для всех окружающих наша мода — наши слова о себе...

----

Статья из книги: Как мы видим то, что видим | Демидов В.